Оператор, режиссер и преподаватель Московской школы нового кино Фред Келемен написал эссе о своем многолетнем и плодотворном сотрудничестве с Белой Тарром ("Путешествие по равнине", "Человек из Лондона", "Туринская лошадь") и его фильмах. С любезного разрешения автора текст публикуется впервые.

 
Моя дружба с Белой Тарром началась со взгляда.
 
Бела приехал в Берлин на ретроспективу своих фильмов в кинотеатре "Арсенал". Мы тогда не были знакомы, но случайно оказались в одном кафе – сидели за разными столиками, заметили друг друга, и наши взгляды встретились.
 
Через несколько дней мы снова столкнулись в одном из кабинетов берлинской киноакадемии (dffb) и разговорились. Так началось наше знакомство, переросшее в дружбу и совместную работу. С той первой встречи уже прошло 22 года, и завершением этого долгого пути стал последний фильм Белы – «Туринская лошадь».
 

За эти 22 года мы чаще общались взглядами, чем словами. Даже на съемках мы могли сказать друг другу лишь пару слов за несколько дней. Иногда мы часами не разговаривали на площадке.
 
В этом молчании – наше общее знание, видение, слаженное биение сердец, к которому мы стремимся по тайному договору, секретнее которого нельзя вообразить.
 
Та же тишина разливается и в фильмах Белы, подталкиваемая сердцебиением, гармонично слитым с тишиной мира. Он знает, что ничего не происходит, кроме хода времени и людских попыток остановить его, спастись от растворения во временном потоке. Все тщетно.
 
И все же эта борьба проявляет в людях все самое прекрасное и самое уродливое: их находчивость и отчаяние, их свечение – пронзительное и жестокое, грубое и мягкое, исцеляющее и сохраняющее. Она живительна, хотя и обрекает людей на мучительное сражение с течением реки времени и неминуемую гибель в ее черных волнах. Такова судьба всего преходящего.
 
Фильмы Белы не свидетельствуют о видениях. Они описывают существование. Они регистрируют нисхождение в пропасть. Фильмы Белы – это танец исчезновения.
 
Бела не мистик. Он – демистификатор, антимистик. Движимый сердцебиением, эхом долетающим из мира исчезновений, он сокрушает капиталистические и националистические мифы, восстает против абсолютной узости мировоззрения, навязанной политическими, экономическими и религиозными идеологиями, скрывающими от нас свободную, широкую равнину. Это мифы мира, которому нестерпима тишина, рожденная течением времени, и неподвижность, заключенная в каждом тоне и создающая из темноты холст для света. Как смерть, она готовит почву для прорастания новой жизни.

Но Бела и я хотим услышать шум бытия, познать темноту и неподвижность, землю, из которой все родилось и в которую все вернется. Мы хотим исследовать и прорвать покров иллюзий, сотканный искусственной цивилизацией, чтобы через эти разрывы реальность, скрытая, как скелет под плотью, могла пролиться и явить нам себя. Время в фильмах Белы, в отличие от фильмов Тарковского, не метафизическое – оно экзистенциальное. Его надо вытерпеть.

 
Жажда красоты, ясности, симметрии,  композиционной уравновешенности кадров – это, возможно, ответ на открытую рану, нанесенную распадающимся миром, шатко, но неумолимо движущемуся к своему исчезновению, подобно настоящим героям, единственным, кому мы можем верить, растерянным, отчаявшимся, всю свою жизнь бредущим к точке исхода, к первичной основе, той тишине, той тьме, из которой выходят все дороги и куда все они ведут. И потому, что ничего изменить нельзя, хриплый смех Сизифа время от времени слышится нам в фильмах Белы.
 
Так и бредет караван его героев в черную пропасть в финале "Туринской лошади", и двое персонажей исчезают вместе с последним проблеском их внутреннего света: свет догорел, и все фильмы исчезли вместе с ними.

Так заканчивается наш последний фильм, в котором каждую сцену, каждый кадр я снимал как свою прощальную песнь Беле. Как и наша первая встреча взглядами, он ведет в черноту, в тишину. Будущее – это черный дым.
 

(Написано в Будапеште 15 января, 2012.)

Перевод Анны Кравченко. Фото предоставлены Фредом Келеменом.